Посвящается памяти группы «Трагічний сніжок»

Группа «Чёрный кокаин» дебютировала с редким триумфом. Это событие произошло в середине девяностых, в Каховке, на отборочном туре областного рок-фестиваля, который организовали бывшие сотрудники обкома комсомола.

Мероприятие проходило во Дворце культуры. На Ленина, глядевшего поверх надписи «Партия – наш рулевой» на сцену с пьяными рокерами, почти никто не обращал внимания, только иногда косились милиционеры, окружавшие ложу, в которой сидело жюри фестиваля. В жюри вошли: бывший зам первого секретаря обкома комсомола Андрей Думанский по прозвищу «Дрон Дум-дум», владелец магазина радиотехники Георгий Александров («Жора-Копенгаген»), патриарх местного рок-клуба Василий Геращенко («Вася-Cорок градусов») и хозяйка престижных курсов «Бизнес-вумен» Клавдия Геннадиевна Прут, в совсем недавнем прошлом – широко известная в криминально-милицейских кругах «Клава-клофелинщица».

Жюри уже устало. Наверное, каждая местная группа казалась себе прорывом в рок-музыке, но все они были похожи друг на друга, как похмелья. Пафосные пьяные молодые и не очень молодые люди плохо играли и плохо пели о пачках сигарет, поверженных демонах, казачьей вольнице и скором расцвете страны.

К третьему часу выступлений делал умное лицо и какие-то пометки в блокноте только Дум-дум, остальные развлекались, как могли.  Жора невзначай демонстрировал всем подряд свой мобильный (один из первых в Каховке, огромная «Nokia»), Клава курила длинный коричневый «More», а Сорок градусов спал, уткнувшись лицом в раскрытый блокнот. Дум-дум пробежал глазами длинный список с названиями групп, и глаз почему-то зацепился за название «Чёрный кокаин». Они должны были выступать через две группы.

Очередные рокеры зачем-то упомянули в припеве Павла Зиброва, барабанщик сбился и изо всей силы ударил по тарелке. Резкий звук заставил вздрогнуть Жору и икнуть Васю-Сорок градусов. От этого же звука в гримёрке вздрогнул  бас-гитарист группы «Чёрный кокаин» по кличке Чука, который вертел в руках бутылку из-под лимонада, до половины наполненную мутной вязкой жидкостью. Чука дольше всех в группе не верил, что напиток, приготовленный «бабкой», которую нашёл солист Хорёк, подействует. А теперь вдруг поверил.

Шансов на победу в конкурсе у «Чёрных кокаинщиков» не было изначально. Группа из маленького городка, практически посёлка, могла порадовать разве что завклубом, и за всю свою полуторалетнюю историю написала четыре песни и выучила семь чужих. Как оказалось, все запасы креатива ушли на название. Чужие песни на конкурсе петь не полагалось, а свои были совсем плохими – это признавали даже авторы, Хорёк и гитарист по кличке Огромный. Творческие муки, разбавленные спиртом «Ройял», портвейном и коноплёй-дичкой, сваренной в молоке, не давали ничего, что было бы не противно играть даже без зрителей.

Подавая заявку на конкурс, рокеры были уверены, что муза осенит, оценив перспективы, но муза всё не осеняла. За неделю до конкурса ситуацию подытожил Чука. Он, обычно молчавший и с явным удовольствием игравший на своём басу всё, что пытались протащить в репертуар остальные участники, вдруг посередине песни начал часто лупить одну ноту, а когда остальные удивлённо повернулись к нему, засунул медиатор за струны и сказал: «Хлопци, трэба хыт, бо буде жопа».

Всё говорило о том, что будет именно так. Дни шли, жопа приближалась, а хита всё не было. И вот за три дня до концерта Хорёк приехал на репетицию на своих «Жигулях-шестёрке», вошёл в каморку, выдернул из розеток все шнуры и поманил рукой изумлённый коллектив.

–      Едем за хитом, – сказал Хорёк, и спорить с ним почему-то никто не стал. «Чёрный кокаин» в полном составе залез в «Жигу», развалился на сиденьях, закурил, и машина со скрипом выскочила из сонного городка куда-то в направлении забытых окрестных деревушек.

–      Хорёк, куда мы едем? – первым не выдержал Тупа.

–      За хитом, – отрезал Хорёк.

–      Это мы поняли, – сказал Тупа. – Но куда именно мы едем за хитом?

–      К тёте Насте, к «бабке» одной. Мне тётка посоветовала. Говорит, тётя Настя может помочь в чём угодно.

Огромный с сожалением посмотрел на Хорька.

–      Всё, Хорёк, добухался. Тебя же предупреждали – не мешай план с водкой, будет плохо. Тебе бы закодироваться хотя бы на месяц – иначе тебе никакая «бабка» не поможет.

Хорёк пожал плечами.

–      Час на дорогу туда, час обратно, и сколько-то там. Времени займёт немного, а лично у меня идей больше нет. Если ты такой умный, придумай песню по дороге, буду только рад.

Огромный промолчал. Тупа посмотрел на Чуку и тоже промолчал, а Чуке было всё равно, куда ехать – он любил кататься на машине.

Минут через сорок машина въехала в какое-то серое село, словно придавленное кривым лесом за дорогой. Пропетляв по главной улице, они выехали к окраине села, к небольшой хате, стоявшей на невысоком холме, словно отдельно от всех домов. Когда машина остановилась у тронутых ржавчиной ворот, Чука почувствовал, что что-то как будто не так, как должно быть. И только через минуту он понял, что именно – за воротами не залаяла собака.

В это время Хорёк вышел на улицу, прогнулся в пояснице, несколько раз махнул руками и поманил коллег. «Чёрные кокаинщики» вылезли из «Жигулей» и робко остановились возле ворот. Хорёк по-хозяйски постучал перстнем в виде черепа по воротам, и из дома почти сразу выглянула полная коренастая женщина с лёгкой равнодушной улыбкой на губах и пронзительным взглядом.

–      А, Вася, приехал, – протянула она. – Проходите, не стойте, как неприкаянные.

И ушла в дом.

Хорёк открыл калитку и сделал приглашающий жест, явно издеваясь над внезапной робостью товарищей. Первым шагнул Чука, за ним потянулись остальные. Пройдя через вроде бы и не неряшливый, но какой-то холодный и пустой двор, они вошли в низкую дверь, прошли через завешанный пучками трав коридор и оказались в главной комнате, удивлённо разглядывая обстановку.

Слева от входа был виден дверной проём, закрытый занавесками, после него была печь. Прямо напротив двери у окна стоял шкаф, справа был сервант, возле него – большое немецкое пианино. Почти в центре комнаты стоял круглый стол, за которым сидела хозяйка, внимательно глядя на гостей.

–      Это тётя Настя, – сказал Хорёк товарищам. – Тётя Настя, как и говорил – мы все в сборе.

–      Вижу, – ответила хозяйка. – Все четверо. Вот и хорошо. Присаживайтесь, – она показала рукой на стулья вокруг стола. – Сейчас я вас квасом угощу и расскажете, с чем пришли. В общем я всё знаю, но поговорим ещё раз и со всеми.

–      Здравствуйте, – пробормотал Чука и сел за стол. – За ним подсели к столу Тупа и Огромный, а Хорёк, повинуясь движению бровей хозяйки, полез в холодильник за банкой мутного домашнего кваса, потом в сервант за стаканами. Он явно был здесь частым гостем.

Хозяйка по очереди посмотрела в глаза троим, сидящим за столом, а затем рассмеялась.

–      Ну, здравствуйте. Сразу к делу. – Хозяйка подождала, пока Хорёк расставил на столе стаканы с квасом и тоже сел, затем чокнулась стаканом со всеми по очереди. – Говорите. Хотя, хотите обижайтесь, хотите – нет, но нового вы ничего не скажете. Деньги, похоже, вас интересуют, но не сильно. Пока, по крайней мере. С девками наверняка и так всё хорошо – опять же, пока. Злейших врагов нажить вряд ли успели. Значит, славы захотели?

–      Победить в конкурсе хотим. Отборочный тур областного фестиваля, – сказал Тупа, и ему показалось, что эти слова совершенно неуместны здесь, в старой хате, в которой о цивилизации напоминали только электрические лампочки и пианино. Вас, наверное, удивляет, что мы к вам пришли с этой просьбой?

–      Ничуть не удивляет, – ответила тётя Настя. – Ко мне приходят, когда хотят кого-то заполучить, кого-то со свету сжить, или денег и славы. У славы могут быть разные формы, но суть-то всегда одна – вы хотите, чтобы на вас смотрели, чтобы вами восхищались, чтобы вам поклонялись и завидовали. Достичь этой славы вы хотите через музыку – точнее через то, что сейчас называют музыкой.

–      Не совсем, – сказал Тупа. – Для нас эта победа – шанс вырваться, пробиться… Вы не понимаете.

Тётя Настя слушала его с искренним интересом.

–      Почему же не понимаю? Я прекрасно понимаю, чего вы хотите, хоть и в глухом селе живу. Правда, не понимаю, зачем вам это. Что вы будете делать с этой самой славой? Красоваться перед толпой? Зачем? Все ведь знают, как живут музыканты. Неужели вам нужна их жизнь? Чего вам в вашей не хватает?

–      Денег, – честно ответил Огромный. – Слава – это когда тебя все знают и покупают твои диски и кассеты, а ты с этого получаешь много-много денег.

–      И что? – улыбнулась тётя Настя. – Что делать-то с деньгами такими будешь? Пить дорогое пойло? Так оно от дешёвого только этикеткой и отличается. Самогон в селе хоть ясно из чего сделан, а горючка магазинная даже страшно представить, из чего. Девки упадать за тобой будут? Так больше четырёх за ночь тебе не осилить, сколько бы их не упадало. Машину дорогую? Ну, коляска самобеглая, разве что больше и дороже той, на которой приехали. Ещё что?

–      Найдем что, – нервно вставил Хорёк.

–      Найдёте, – согласилась тётя Настя. – На свою голову. Стоит ли жизнь потратить на это?

–      Стоит, – влез в разговор Тупа. – Мы давно уже решили.

Тётя Настя пожала плечами.

–      Что ж, будь по-вашему. Получите, о чём просите. Плата у меня небольшая, а на результат пока никто не жаловался. Только вы должны точно сказать, чего именно хотите.

–      Я скажу! – снова влез Хорёк. – Я точно придумал, как сказать. Значит, мы хотим вот чего. Первое – победить через три дня на конкурсе со своей песней, и такой, чтобы – ух! Чтобы песня на века была! Точно?

Чука, Тупа и Огромный кивнули, как один.

–      Второе. Мы хотим, чтобы мы выступали «на ура» столько, сколько будем хотеть сами, чтобы нас все наши выступления сопровождал успех такой, какой мы сами бы и не ожидали. Каждый раз!

Чука удивлённо посмотрел на Хорька, но тётя Настя слушала совершенно обыденно, правда, ни на секунду не спуская с Хорька глаз.

–      И третье. Мы хотим быть культовыми рокерами до самой смерти!

–      И всегда выступать в этом составе! – выпалил Тупа, смутился, но у коллег, похоже, возражений не было.

–      Это всё? – спросила тётя Настя, пристально посмотрев в глаза каждому гостю.

–      Всё, всё, всё, всё, – пробормотали гости.

–      Хорошо, будет так. Только вы должны согласиться с тем, что вся ответственность за выполнение желания лежит на вас. Вы согласны?

–      Согласны, – ответил Хорёк.

–      Я сейчас всех спрашиваю, – как-то очень серьёзно сказала тётя Настя.

–      Согласны, согласны, – повторили будущие рок-звёзды, которые до сих пор не могли понять, смеяться им над происходящим или готовиться к пожизненному бремени славы.

–      Точно согласны?

–      Согласны!

–      Я вас третий раз спрошу. Вы согласны, что вся ответственность за выполнение вашего пожелания ляжет на вас?

–      Да согласны! – почти прокричали Тупа, Хорёк и Огромный, а у Чуки почему-то вдруг пересохло горло и он только невнятно пошевелил губами, но ничего не сказал. Тётя Настя молча взглянула на него, затем встала из-за стола и подошла к пианино.

–      Слушайте мотив, – она наиграла мотив, несложный, но запоминающийся. – Четыре аккорда, разберётесь. Сейчас соло. Его сыграете вначале и после второго куплета. После третьего – модуляция на два полутона, после четвертого – ещё раз модуляция, и в конце опять соло. А вот слова, – тётя Настя взяла протянула Хорьку сложенный вдвое тетрадный листок. – Как и просил – песня на века.

Хорёк на минуту ушёл в чтение.

–      Обалдеть, – сказал он и протянул текст товарищам. – Классный текст. И музыка хорошая.

Текст действительно был классный. На рокеров вдруг повеяло тем щемящим духом свободы, пофигизма и стёба, благодаря которому затёртые кассеты с песнями, записанными в пьяных московских, питерских и свердловских кухнях, становились откровениями на долгие годы.

–      Дуже добре, – сказал Чука, единственный в коллективе, кто вырос не в русскоязычном посёлке, а в селе, и поэтому до сих пор говорил на невероятном суржике. – Дуже добрий текст. Та й музыка тэж.

–      А кто это написал? Вы, тётя Настя? – вдруг заволновался Хорёк.

–      Нет, не я, – ответила хозяйка.

–      А кто? Кто? Вдруг всплывёт, что песня – не наша?

–      Не волнуйся, – похлопала его по руке тётя Настя. – Не всплывёт.

Но Хорёк волновался, и волновался сильно.

–      Ну а вдруг всплывёт? Что тогда? Всё насмарку?

–      Не всплывёт, – повторила тётя Настя. – Я всегда выполняю обещанное. Не переживай, никто на фестивале не узнает, что песня не ваша. Её написали очень давно, на другом языке, и того, кто сочинил, уже давно нет на свете.

–      Не понял, – протянул Огромный. – Песня-то, хоть и называется «Баллада о каменном лесе», но она же про рок! Разве «очень давно» люди знали, что такое рок?

–      Знали, – ответила тётя Настя. – Просто это слово другое означало. Не музыку. Для кого-то, правда, музыку – вот, как для вас.

–      А что оно значило тогда?

–      Точного перевода на русский язык нет, но что-то вроде судьбы, предназначения, но того предназначения, которое человек выбирает сам.

Получив текст, и пару раз напев мотив и партию соло, Хорёк сунул тёте Насте несколько купюр и начал подталкивать товарищей к двери.

–      Хлопцы, хлопцы, нам пора. Едем, репетировать нужно. Хорошая песня, жаль будет сыграть плохо. Пора!

–      Не переживай! Сыграете хорошо! – впервые за весь разговор рассмеялась тётя Настя, убирая деньги в карман передника. – Только вот ещё что. Это нужно будет выпить перед выступлением. Всем! – подчеркнула она, и снова посмотрела на Чуку.

Тётя Настя вытащила из серванта лимонадную бутылку, до половины наполненную какой-то мутной жидкостью, и протянула её Хорьку.

–      Выпьете перед самым выходом, одновременно – в стаканы разольёте – или из бутылки, но сразу друг за другом.

–      Что это? – беспокойно спросил Хорёк.

–      Отвар коры, настой из жабы! – снова рассмеялась тётя Настя. – Не яд, не бойся. Напиток певцов, его называли «мёд поэзии» или«вино Одина». Его пили некоторые древние скальды перед выступлениями, и их пальцы приобретали ловкость, а голоса – глубину и силу.

Хорёк закусил губу и покосился на товарищей, затем посмотрел на тётю Настю.

–      А это обязательно?

–      Если хотите сыграть так, чтобы вас запомнили навсегда, то да. Если нет – репетируйте на здоровье, у вас ещё целых три дня.

–      За три дня мы нарепетируем, – мрачно сказал Огромный. – На вас одна надежда, тётя Настя. Если эта штука действительно поможет.

–      Поможет, – ответила хозяйка. – Кстати, такой точно напиток пил и тот, кто придумал слова к вашей песне.

–      Хто це був? – встрепенулся Чука.

–      Один скальд, он давно умер, – сказала тётя Настя. – Очень давно.

–      А как его звали? – Хорёк успел взяться за ручку двери, но остановился.

–      Одноглазый Волк его звали, – ответила тётя Настя. – Однажды он оказался в каменном лесу, потом эту балладу написал… В общем, длинная история.

–      Вы-то откуда всё это знаете? – недоумённо спросил Тупа.

–      Какая разница? – пожала плечами тётя Настя. – Вам уже действительно пора.

***

–      Чука, твоя очередь! – покачивающийся Хорёк толкнул Чуку в плечо лимонадной бутылкой, и тем самым вернул из воспоминаний в гримёрку. Чука моргнул и осмотрелся по сторонам, словно не понимая, где он. Группа «настраивалась» на дебют. Огромный курил, Тупа ритмично щёлкал барабанными палочкам друг о друга, а Хорёк, сжимающий в руках бутылку от тёти Насти и пластиковую бутылку с самогоном, раскачивался так, что непонятно было, как он вообще стоит на ногах.

Хорёк начал пить ещё с обеда, и теперь допился до того состояния, когда с каждым новым глотком уже больше не пьянел, а все глубже погружался в какой-то мерзкий кураж. Чука и Хорёк не раз дрались в детстве, но сейчас Чука впервые чувствовал, что хочет ударить Хорька по-настоящему сильно.

–      Нэ хочу, – отрезал Чука. – Пый сам.

–      Да я уже, и мы все уже! – набычился Хорёк. – Сказано было – выпить всем перед выходом на сцену.

–      Та й пый. Я не буду.

–      Как это? – глаза Хорька начали наливаться тупой злобой.

–      Та отак.

–      Хорёк, уймись, – встрял в разговор Огромный, который часто разруливавший конфликты в группе на начальной стадии. – Чука, ты чего?

–      Ничого. Сказав, шо пыты не буду, та й усе.

–      Ну и не надо! – вдруг взорвался Тупа и стукнул палочками так, что чуть не сломал их. – Хорёк, отстань от Чуки.

–      Но мы-то пили! – скривился Хорёк. – Все пили, как и было сказано. Он что, выступление хочет нам сорвать?

–      «Вин» ничого не хоче! – обозлился Чука. – «Вин» и так зыграе всэ, шо трэба, бо в «нього» ничого важкого немае. Цэ вам треба хвылюватыся – тоби спиваты, падлюци пьянючий, а йому соло граты. А свои тры ноты я якось злабаю.

Огромный и Тупа смотрели на Чуку с изумлением, а Чука на них – почти неприязненно. За весь день Чука выпил только полбутылки пива, в то время как остальные осушили полуторалитровую бутылку самогона и сейчас допивали вторую. Чука впервые так «выделился» из коллектива и, возможно, дело было в разных степенях опьянения. Хотя… Огромный и Тупа были просто крепко нетрезвыми, но это состояние для них было частым, почти обычным. А вот в Хорька последние пару часов словно черти веселились, и он не только достал коллег, но и почти успел устроить пару драк с другими группами, с которыми «Чёрный кокаин» делил гримёрку. И только после того, как Хорёк, Тупа и Огромный выпили «напиток скальдов», у всех троих появилось что-то общее – лица покраснели и перекосились в каких-то непонятных, но похожих гримасах.

–      Чука, ну чего ты… – удивлённо повторил Огромный. – Что тебя зацепило-то?

–      Да ничого… Сказав, шо не буду пыты, так не буду. Якщо шо комусь не подобаеться – нехай бере баса та й сам грае мою партию. Я сказав усе.

–      Ребята, не нужно, что вы? – Тупа взял Чуку и Огромного за локти. – Если правда то, что нам бабка обещала, нам всю жизнь этим составом выступать. Ссориться-то зачем?

–      Хера лысого я с этим дебилом буду играть! – вылез из-за Тупы Хорёк. – Возьму бас и сам сыграю, а затем нормального басиста найдём! Да пошёл…

–      Хорёк, заткни пасть, – негромко сказал Огромный таким тоном, что Хорёк моментально замолк.

–      Ребята, стоп! – Тупа выхватил у Хорька лимонадную бутылку. – Вы что, с ума сошли? Не хочет пить – не нужно, давайте, я выпью. Мировую, а, Чука? Самогон за мировую и бабкино зелье на запивку?

Тупа взял у Хорька бутылку с самогоном, изрядно глотнул, поперхнулся и судорожно запил напитком скальдов. Правда, сделать он успел только один глоток – Хорёк выхватил обе бутылки, за один раз втянул в себя минимум полстакана самогона, осушил лимонадную бутылку, бросил её под стол, а самогон отдал Огромному. Огромный глотнул самогона, затянулся сигаретой и протянул бутылку Чуке. Чука скривился, отрицательно покачал головой и отпил пива из бутылки.

В воздухе повисло звенящее молчание, которое нарушал только начавший икать Тупа. Совсем окосевший Хорёк повернулся к Чуке, мутно посмотрел на него и раскрыл было рот, но получил от Огромного локтем в рёбра и промолчал. Огромный сам было собрался что-то сказать Чуке, но не успел – в гримёрку всунулся взлохмаченный долговязый юноша в футболке «Sex Pistols», поверх которой болтался бейдж «Администратор».

–      «Чёрный кокаин», какого вы ещё здесь? Бегом на сцену, вы следующие!

***

–      …А мы снова и снова благодарим нашего любимого спонсора, предоставившего часть аппаратуры для концерта – нашего подлинного рокера Жору-Копенганена! И бу-у-рно приветствуем следующих представителей вечно живого рок-н-ролла – группу «Чёрный кокаин»! – голос ведущего заставил Дум-дума напрячься. Безотказная интуиция бывшего первого зама подсказывала, что эта группа выдаст что-то особенное.

Как оказалось, интуиция не подвела. О том, что начинается нечто, стало ясно, как только четверка «Чёрных кокаинщиков» показалась на сцене.

Огромный гитарист в правой руке нёс гитару, а левой держал за шкирку вокалиста. Барабанщик устраивался за ударной установкой, и по плавным осторожным движениям тела и судорожным скачкам кадыка было видно, что он едва сдерживает рвоту. Ударную установку под честное слово выпросили у администрации Дворца культуры, и Дум-думу становилось нехорошо при каждом взгляде на из последних сил сдерживающегося ударника. Только бас-гитарист производил впечатление более или менее адекватного человека – он спокойно подключил свою гитару, отрегулировал громкость и теперь флегматично смотрел на то, как солист, поставленный гитаристом к микрофону, вдруг сложился как надувной манекен, из которого вышел воздух, и лёг прямо на сцену.

Зал радостно загудел. Басист гадливо (как показалось Дум-думу) посмотрел на свернувшегося калачиком солиста и на гитариста, который толкал солиста ногой, затем нехорошо ухмыльнулся и подошёл к микрофону.

–      ОГОВ, ДИВЧАТА, ХЛОПЦИ ТА УСИ ИНШИ! – крикнул он. – ЧИ ВЫ ГОТОВИ ДО ВИДКРЫТТЯ? ТРЫМАЙТЕСЯ, ЗАРА БУДЕ РОКЭНРОЛ!

И сразу же после этих слов ударника щедро, как из брандспойта, веером вырвало на ударную установку, а гитарист поднял за воротник блаженно спящего солиста. Солист, не открывая глаз, сначала попытался вырваться, а когда не получилось, показал гитаристу «фак», улыбнулся залу и поджал к груди одну ногу. Зал взвыл. За прошедшие два часа через сцену прошло много пьяных и даже несколько матерившихся, но настоящий рок-н-ролл только начинался сейчас.

«Убью, суки, – думал Дум-дум, глядя на ударника, что-то осторожно смахивающего рукавом с барабанов. – Сразу же после концерта, прямо за сценой. Нет. Сначала вылижут установку, а затем убью». Басист словно услышал мысли Дум-дума – он повернулся к ударнику

–      ХАРЭ СТРУГАТЫ, ДОВБОДЯТЕЛ, ДИВКЫ ПОВБЭГАЮТЬ, – сказал он негромко, но благодаря микрофону его услышали и у Дум-дума заложило уши от хохота и восторженного свиста. Краем глаза Дум-дум видел, что заржали Клава и Жора-Копенгаген, а Сорок градусов беспокойно зашевелился во сне. Тем временем гитарист всё-таки растолкал солиста, сунул ему микрофон и кивнул ударнику.

Тот отщёлкал палочками стандартное начало, гитарист и басист ударили по струнам – и Дум-дум замер на первых же тактах. Судя по тому, как быстро затих зал, услышанное поразило не только Дум-дума. Он оглянулся на своих коллег и увидел, что их тоже зацепило – Жора, глядя на сцену, безуспешно пытался спрятать телефон в карман, Клава уронила сигарету, а Сорок градусов сделал стойку раньше, чем проснулся. Дум-дум зажмурился и потряс головой, но наваждение не проходило.

Они играли… Когда Дум-дум пытался рассказать о происшедшем тем, кто не был на концерте, он никак не мог подобрать слова.

Дум-дум на глаз определил, что «Чёрный кокаин» играет на стандартных электрогитарах, которые в семидесятые закупали небогатые клубы, школы и Дворцы культуры для своих ансамблей – бас «Орфей» и ритм «Вермона». Ударная установка была клубная, очень даже неплохая, но гитары-то… И вот на своих «Орфее» и «Вермоне» эта никому неизвестная группа делала такой саунд, какой Дум-дум слышал только на поздних дисках «Deep Purple», «Led Zeppelin» и «Rolling Stones» – всё на месте и ничего лишнего, ни добавить, ни убавить. Поселковые музыканты выдавали на-гора тот самый рок-н-ролл, о смерти которого преждевременно (как оказалось!) пел Гребенщиков на десятилетие «Аквариума».

Музыка волновала, неясно почему. Ударник отбивал ровную, но несложную партию, басист вёл довольно простой ход, гитарист держал запоминающийся, но опять же простой ритм – и в то же время это была простота, которая дорогого стоила. Сказать, что Дум-дум был в потрясён – значит, не сказать ничего. И даже зал, который минуту назад ржал над пьяными музыкантами, впал в какой-то транс.

Солист, который всё время, пока коллеги играли вступление, покачивался с закрытыми глазами,  поднёс ко рту микрофон. Как и ожидал Дум-дум, голос и слова точно легли на музыку и ритм, приковывая последние остатки внимания. Все присутствующие понимали – сейчас происходит Событие.

Чука, которого почему-то мутило, хотя за весь день он выпил только полбутылки пива и выкурил полпачки сигарет, пристально смотрел на Хорька. Чука боялся, что Хорёк снова свалится на сцену и окончательно испортит песню, которую, как казалось Чуке, они играли неплохо. Но Хорёк не подкачал – как раз тогда, когда нужно было, он начал петь и даже с ходу точно попал в тональность.

Сквозь каменный лес

Я шёл столько дней,

Что больше окрест

Не видел камней.

Я понял урок

Под крик воронья

Свобода – мой рок,

А бард её – я!

Чука искоса посмотрел на Тупу. Лицо Тупы было покрыто зеленоватыми пятнами, волосы слиплись, но играл он ровно и, похоже, его больше не мутило, и за ударную секцию можно было не бояться. Тем временем присутствующие в зале понемногу начали топать в ритм песне, и это придавало «Балладе о каменном лесе» дикую чарующую силу – словно «Чёрные кокаинщики» действительно были скальдами, которые, выпив «вино Одина», пели перед племенем в призрачном свете Луны.

…Петляла стезя –

Мой путь дурака,

Вернуться нельзя,

Иду, и пока

Не кончится срок

Игры бытия…

Зал подхватил рефрен единым криком, как будто все присутствующие действительно были членами одного племени:

…СВОБОДА – МОЙ РОК,

А БАРД ЕЁ – Я!..

Припев спели ещё раз, уже вместе с залом, Огромный начал играть соло, и Хорёк сделал шаг назад, переводя дыхание. Чука вдруг понял, что Хорьку очень плохо, что ему было плохо весь день, и что его накачивание самогоном и мерзкое поведение были просто попытками уйти от каких-то мыслей или ощущений. Чука вдруг почувствовал острую жалость к Хорьку и какую-то нереальность происходящего, словно смотрел через мутную воду. Он помотал головой, залихватски крикнул «ОГОВ!», тут же сделал с Огромным модуляцию (Тупа ударил по тарелкам) и Хорёк запел третий куплет.

…Какой-то старик

Предсказывал мрак

Потерянный крик

И бегство от драк.

Фальшивый пророк…

«Матюгнеться чи здогадаеться, шо й так йдемо хорошо? Зал-то зрозумие», – тоскливо подумал Чука. Хорек, как оказалось, догадался:

…Не знал НИЧЕГО

Свобода – мой рок,

А бард её – я!..

Как оказалось, зал догадался тоже. Громоподобно топая, присутствующие повторили припев единым ором, который почти заглушил голос Хорька и от которого, как показалось Чуке, качнулись стены Дворца культуры.

…ФАЛЬШИВЫЙ ПРОРОК

НЕ ЗНАЛ НИ ХУЯ!

СВОБОДА – МОЙ РОК,

А БАРД ЕЁ – Я!..

Чука с Огромным снова сделали модуляцию, Тупа снова ударил по тарелкам, и в этот момент Чука увидел, что Огромному тоже нехорошо. Огромный, получивший кличку не только за размеры, но и за молодцеватую осанку, сгорбился, словно сдулся. Правда, заметить состояние гитариста мог только тот, кто знал его давно – со стороны вполне могло показаться, что гитарист «колбасится» оттого, что целиком ушёл в музыку.

Хорёк нетвёрдо подошёл к самому краю сцены, поднял вверх свободную от микрофона руку и запрокинул голову.

…Сквозь каменный лес

Я вышел на свет,

В то место из мест,

Которого нет.

Из тысяч дорог

Раскрылась моя…

«Зара будэ», – подумал Чука. И было – зал взорвался, как вулкан.

…СВОБОДА – МОЙ РОК,

А БАРД ЕЁ – Я!!!

Зал уже не просто орал изо всех сил, присутствующие впали в какое-то исступление, они словно молились свободе, року, фестивалю, Дворцу культуры, группе «Чёрный кокаин» – всему тому, тень чего искали в портвейне, примитивных песнях и кожаных куртках и что нашли сегодня и здесь неразбавленным. Это действительно было Откровение.

Чука чувствовал, что на глаза наворачиваются слёзы – даже в самых смелых мечтах о выступлении он не ждал и доли того, что происходило сейчас. «Ты дывы, – думал Чука, глядя на то, как милиция пытается оттеснить от сцены обезумевших зрителей, – бабка-то зробыла, шо обицяла. Й выступылы на ура, й выгралы конкурс – цэ вже ясно. Що там мы ще в нэи просылы? – щоб кожен выхид був триумф, шоб выступалы стилькы, скилькы самы захочемо, шоб выступалы тилькы у цьому состави й шоб до самои смерти своеи булы культовимы рокерамы. Ага, ще шоб писня була на вика. Цикаво, вона й тут правду казала?»

***

Как оказалось, «бабка» сдержала все свои обещания – «Чёрный кокаин» действительно триумфально выиграл конкурс, их действительно приняли с восторгом, и песня действительно оказалась хорошая. Рокеры хотели все свои выступления играть в первоначальном составе, так оно и получилось. Они хотели до самой смерти быть культовыми рокерами – так и было, по крайней мере, для троих из четверых: о том, что «наших» музыкантов показывали по областному телевидению, во всём районе вспоминали ещё долгие годы.

Через два дня после триумфального выступления Тупа и Огромный зашли к Хорьку одолжить «Жигули». Хорёк осунулся, побледнел, под глазами залегли чёрные круги – в общем, было видно, что он как начал пить перед выступлением, так и не остановился до сих пор. Правда, Тупа с Огромным были не лучше.

–      Чего? – неприветливо буркнул, почти прохрипел Хорёк.

–      Хорёк, дай «шестаку», к дядькам съездим, сёстры хотят посмотреть на настоящих музыкантов, – одним махом выдохнул Тупа. Он приготовился парировать возможные возражения Хорька, поэтому удивился, когда Хорёк исчез в доме и через полминуты вынес ключи и техпаспорт.

–      Бери, – сказал Хорёк, кивая на грязную машину, стоящую за забором.

–      Можно? – не поверил Огромный.

–      Можно, – совсем неприветливо ответил Хорёк.

–      А… – никак не мог прийти в себя Тупа.

–      Бэ! – резко сказал Хорёк. – Перед дорогой заправитесь, потом машину поставите туда, где стоит.

После этих слов Хорёк повернулся и ушёл в дом.

Хорёк дождался, пока звук мотора стихнет в конце улицы. Затем он вошёл в дальнюю комнату, вытащил из-за шкафа отцовскую двустволку, упёр прикладом в пол и лёг подбородком на стволы.  

–      Свобода – мой Рок! – тихо пробормотал он.

Вдох-выход – и  пальцем ноги Хорёк нажал на курок.

Когда Чуку, которого участковый вызвал на опознание тела, закончило выворачивать прямо на крыльце Хорькова дома, ко двору подъехал гаишный «бобик». По вытянутым лицам гаишников Чука понял, что они привезли ещё одну дурную новость. Как оказалось, тягучее предчувствие, которое с утра давило Чуке на грудь, не обмануло.

Гаишники рассказали, что по дороге домой вусмерть пьяные Тупа и Огромный на полной скорости выскочили на встречную полосу и врезались в грейдер.

Бульдозерный нож, поднятый для движения по шоссе, в одно мгновение срезал с «Жигулей» всё, что было выше фар, затем остатки «шестёрки» влетели под грейдер. От находившихся в салоне осталась каша с кусками железа и пластика, и кто где сидел, сейчас будут пытаться выяснить по снятой с трупов обуви.

Так закончила свой путь группа «Чёрный кокаин».