Маня с детства ненавидела мужчин. Она почему-то была уверена, что когда она вырастет, её бросит муж, и после этого всё станет очень и очень плохо.

Маня и сама не знала, почему она так решила, но страх быть брошенной жил внутри Мани столько, сколько она себя помнила. И она заранее ненавидела своего будущего мужа, хотя даже представить не могла, каким он будет. За одноклассников Маня не собиралась – ещё в детстве она поклялась себе, что уедет из родного села на следующее утро после выпускного. Маня была уверена, что обязательно выйдет замуж за «городского», но почему этот городской должен её бросить – никак не могла понять. И, соответственно, начинала ненавидеть его ещё сильнее.

Отец Мани работал в райцентре, на мельнице, куда уезжал в сезон каждое утро ни свет, ни заря. Матери Маня не знала – когда она была совсем маленькой, соседки объяснили ей, что мама живёт на небе, куда рано или поздно все переселятся, и присматривает оттуда за Маней и за её отцом. А когда Маня подросла, то узнала правду – мать умерла во время родов, в ту самую секунду, когда Маня сделала первый вдох.

Из родни у Мани были бабушка и дедушка – родители отца, которые жили через две улицы. Был ещё дедушка со стороны матери, но о нём Маня только знала, что он есть – дедушка ни разу на её памяти ни приехал, не позвонил и не написал. Маня так и не смогла узнать причину – отец на расспросы не отвечал, а его родители говорили о свате много чего, но явно неправду.

Маня росла смышлёной и умной девочкой, симпатичной, но малообщительной. Отец любил Маню, но ему было не до неё, особенно в сезон, а бабушку и дедушку Маня сторонилась. До пяти лет за девочкой смотрела незамужняя сестра отца, но затем тётка вышла замуж и уехала в другое село, и отец внезапно остался один на один с дочерью, с которой совершенно не знал, что делать.

Неделю они жили более-менее мирно, а на восьмой день Мане что-то не понравилось, и она закатила такую истерику, что звенели стёкла в хате. Маня знала, что успех ей гарантирован – отец в ней души не чаял, особенно потому, что Маня лицом и характером очень сильно напоминала мать. Отец растерялся – он понял, что попал в тупик, из которого не видел никакого выхода. И тут постучали в дверь.

–      Заходи! – крикнул отец, радуясь, что получил небольшую передышку, а Маня перестала плакать, но на всякий случай насупилась ещё больше.

В открывшуюся дверь ввалилась тётя Настя – старуха с окраины села, о которой местные дуры болтали, что она – ведьма. Тётя Настя одним взглядом обвела комнату, поняла всё и сразу, пристально посмотрела на Маню и затем повернулась к отцу.

–      Что, Николай, Нюська, сестра твоя, совсем уехала?

–      Совсем, – кивнул Манин отец и бессильно показал на груду грязной посуды на столе.

–      А с Маней сладу нет?

–      Есть со мной слад! – закричала Маня, но тётя Настя взглянула на неё так, что Маня замолчала, словно подавилась последним звуком.

Отец изумлённо посмотрел на Маню, а затем на тётю Настю. Он впервые в жизни видел человека, которого Маня послушалась с первого слова.

–      Ну… – неясно промямлил он. – Как сказать…

–      Да как есть, – ответила тётя Настя. – Я ведь к тебе именно по этому поводу.

–      В каком смысле? – снова изумился отец.

–      Да в самом прямом. Чую я, жениться ты если и соберешься, то нескоро.

–      Да женишься тут! Когда? – чуть было не закричал отец.

–      Вот и я об этом. Думаю, смогу тебе помочь.

–      Ну… – отец заворожено смотрел на тётю Настю.

–      Смотри, Николай, что я предлагаю. Я уже старая, ни детей, ни внуков нет, жить скучно – дом да огород. Я буду досматривать Маню и вести хозяйство – буду по утрам приходить, готовить, днём поубираю, то да сё, затем буду с Маней у тебя или у себя, а вечером уж сам разберешься. Если тебе нужно будет на работе остаться – пусть Маня у меня ночует. А ты мне, если что, в доме или во дворе починишь, с тяжёлой работой поможешь, если умру раньше тебя – похоронишь, дом перепишу на Маню. Плату ежемесячную попрошу, но небольшую. Устраивает?

–      Да, конечно, точно! – почти закричал отец, боясь спугнуть счастье. – Сколько, тётя Настя?

Тётя Настя усмехнулась.

–      Да не спеши ты с деньгами. Говорю, много не попрошу, это не главное. А если согласен – сейчас и начнём. – Тётя Настя повернулась к Мане. – Ну-ка марш к фонталу, умылась, и назад – будем посуду мыть! Быстро!

И Маня почему-то немедленно повернулась и пошла на улицу. Вслед ей молча смотрел отец.

***

Маня и тётя Настя очень быстро нашли общий язык. Маня полностью и во всём признавала главенство тёти Насти, делала всё, что она говорила и никогда не вступала в спор. Стоило тёте Насте внимательно посмотреть на Маню, как Мане казалось, что из-за глаз тёти Насти на неё смотрит кто-то большой, чёрный и могучий, и Маню пробирал холодный страх.

Маня быстро научилась управляться по хозяйству там, где не требовалась большая физическая сила – она чистила, мыла и варила овощи и каши, мыла посуду и убирала в хате. Со второго раза она освоила древнюю цилиндрическую стиральную машинку, и, спалив всего лишь две отцовых рубашки и одну свою юбочку, научилась пользоваться электрическим утюгом.

Тётя Настя приходила в рабочие дни часа в половине четвёртого каждое утро. Сначала она приносила чугунок с борщом или кашей, но за пару месяцев приучила Маню просыпаться без будильников – когда нужно – и к приходу тёти Насти уже растопить печь и почистить овощи. Маня, которая схватывала всё на лету, освоила рецепты тёти Насти, а потом начала экспериментировать сама. Ритуал сложился быстро – в три тридцать приходит тётя Настя, в три сорок начинается готовка, в четыре встаёт и идет умываться и делать зарядку отец – и в половине пятого все трое садятся завтракать.

Затем отец уходил на работу, а Маня с тётей Настей убирали в доме, работали на грядках, стирали, гладили, а к обеду, справившись, шли к тёте Насте. Этого момента Маня ждала больше всего.

Дом тёти Насти, неказистый и покосившийся, был полон всяких интересных вещей. Старая одежда и древние фотографии, треснувшая посуда с какими-то гербами, рваный офицерский китель с кубиками в петлицах и тяжеленное немецкое пианино, неясно как пролезшее в двери – всё это манило, словно обещая рассказать удивительные истории. Впрочем, вещи наскучили быстро – гораздо более интересными Мане казались травы, листья и коренья, повсюду висящие в веранде и в кладовой и заполняющие дом незнакомыми запахами.

К своему искреннему удивлению Маня увидела, что тётю Настю не зря называют ведьмой – к ней постоянно приходили сельчане, в основном – женщины – и уходили со свёртками или бутылками с мутной жидкостью. Визитёры приходили либо рано с утра, либо поздно под вечер, и больше всего Маню веселило, когда они сталкивались в узком коридоре и отворачивались, делая вид, что не видят друг друга. Время от времени к дому тёти Насти подъезжали незнакомые машины, и это лишний раз убеждало Маню, что слухи про ведьму – не просто слухи.

Мане очень хотелось, чтобы тётя Настя научила её своему ремеслу, но тётя Настя каждый раз решительно отвечала «нет» и переводила разговор на другие темы. Тем не менее, этот вопрос оказался единственным, в котором Маня не слушалась тётю Настю. Услышав очередное «нет», через неделю-другую Маня начинала всё сначала, ныла, канючила, подлизывалась, даже пыталась плакать (за что неизменно получала затрещину), и однажды ей всё-таки удалось вызвать старуху на откровенный разговор.

–      Маня, скажи, зачем тебе это нужно? – с раздражением спросила тётя Настя, бухнув на стол ступку с перетёртыми кореньями.

–      Нужно! – решительно сказала Маня, моментально перестав кривиться после только что полученной оплеухи. – Хочу быть не такой, как все!

–      Ты и так не такая, как все, – мрачно сказала тётя Настя.

–      Знаю, – самодовольно ответила Маня, мимолётом посмотрев в старое зеркало с потрескавшейся амальгамой. Она понимала, что, взрослея, становится ещё более симпатичной. Впрочем, большинство одноклассников явно думали так же, хоть и побаивались её.

–      Да я не об этом, дурочка, – с какой-то непонятной издёвкой сказала тётя Настя. – Смазливая мордашка – ещё не всё, и в селе покрасивей тебя точно найдутся.

–      А о чём? – угрюмо спросила Маня, которая чуть было не заплакала по-настоящему, но вовремя вспомнила, что случается после слёз.

–      Да о том, – отрезала тётя Настя. – Ты что делать-то с этим искусством собралась? Всю жизнь в селе прожить?

–      Ну, нет! – подпрыгнула Маня.

–      Вот именно. Зачем тебе эти знания в городе? Кем ты там будешь – инженером-знахарем? Так в дурдом заберут, причём быстро.

Маня на секунду замолчала, придумывая уважительную причину.

–      А я не для всех, я для себя. Вдруг парень понравится, а я ему нет, и приворожить нужно будет?

Тётя Настя быстро, но остро посмотрела Мане в глаза.

–      Для парней тебе собственных средств должно хватать. Губки, глазки, жопа, сиськи…

–      А… – расстроено начала было Маня.

–      Не переживай, вырастут, – как ножом отрезала тётя Настя. – Будешь красавицей, хоть, может, и не первой.

–      Ну а вдруг каменный какой-то попадётся?

Тетя Настя вновь остро взглянула на Маню.

–      Если каменный попадётся, придёшь ко мне, я тебе дам, что нужно. А в моё ремесло лучше не лезь – из него обратной дороги не будет. Подрастёшь, и я научу тебя всем бабским хитростям. Окрутишь, кого захочешь, и будешь жить нормальной жизнью – делать, что захочешь и вертеть им, как захочешь. Что ещё нужно нормальной бабе?

–      Я не хочу быть нормальной! – почти закричала Маня. – Я хочу быть особенной!

–      Да ты и так особенная, дурочка, – в третий раз взглянув на Маню, сказала тётя Настя.

–      Ну и в чём моя особенность, в чем?! – с вызовом выкрикнула Маня, вытирая рукавом навернувшиеся слёзы.

–      Подрастёшь – узнаешь! – громыхнула тётя Настя. – И немедленно прекратила сопли, а то сейчас снова схлопочешь!

В чём её особенность, Маня узнала в седьмом классе.  В один весенний день она вдруг с ужасом поняла, что уже давно, зло и страстно любит одноклассницу Алину.

***

Это было ужасно. Маня даже приблизительно не могла себе представить, что ей теперь делать. От одной мысли о том, что сельские бабы, недолюбливающие Маню, могут узнать, что Маня в кого-то влюбилась, Мане становилось плохо. А если всплывёт то, что Маня влюбилась в девочку… Когда она додумывала до этого места, её прошибал холодный пот.

Сельчане, в принципе, знали, что в где-то в больших городах есть такие загадочные люди (на местном сленге – «пыдарасы»), которые без крайней нужды зачем-то предаются однополой любви. «Пыдарасы» были героями многих анекдотов, но до конца не воспринимались, как реальные существа – слишком уж трудно было представить себе мотивацию подобных действий.

Первые пару недель после своего открытия Маня почти не спала. Стоило ей закрыть глаза, как она видела злорадные лица соседских бабок, с хохотом рассказывающих друг дружке, что Маня – «пыдараска». И, тем не менее, Маня ничего не могла поделать с собой. Когда она видела Алину, то чувствовала, что сходит с ума. Манины страдания усиливались тем, что они с Алиной жили рядом, вместе ходили в школу и из школы через огромные огороды, засаженные кукурузой и подсолнухами.

При каждом взгляде на Алину Маня чувствовала, что у неё в сердце словно раскрывается какая-то сосущая чёрная дыра, в которую утекают жизненные силы. Маня понимала, что она должна что-то сделать, что она должна признаться Алине – но как, и, главное, в чём? Как ей сказать «Алина, я тебя люблю?» Даже если Алина не поднимет её на смех – что делать дальше?

Маня худела, спадала с лица, и однажды вечером ей стало ясно, что больше тянуть нельзя. На следующий день они почти ничего не делала на уроках, только смотрела в окно, и представляла, как убежит из села, если о том, что собирается сделать после уроков, узнают все. Но и отступать было некуда – ощущение дыры в сердце было таким сильным, что кружилась голова.

После уроков Маня и Алина, как обычно, возвращались домой через огороды. Алина что-то болтала о Ване из восьмого класса, который не обращает на неё внимания, а Маня считала шаги, чтобы не думать о том, что произойдет, когда они зайдут за сарай. Когда девочки зашли за длинную шлакоблочную стену, Маня дёрнула Алину за рукав.

–      Алина… – глухо сказала она.

–      Что? – улыбнулась Алина. Маня смотрела на Алину, и не могла понять – действительно Алина не понимает, что творится в Маниной душе, или видит её насквозь. Волосы Алины развевались под ветерком, в них переливалось солнце, нижняя губа капризно отогнулась, и Маня почувствовала, что сейчас сойдёт с ума или умрёт, если ничего не сделает. Она решительно взяла Алину за плечи, развернула к себе и впилась ей в губы крепким злым поцелуем.

Алина восприняла происходящее как что-то необычное, но не страшное. Она терпела Манины поцелуи минут пятнадцать, но сама не отвечала, затем одним лёгким движением вывернулась.

–      Маня, – сказала Алина.

–      Что? – угрюмо спросила Маня.

–      Тебе это нравится?

–      Я без этого больше не могу,  – честно призналась Маня, чувствуя, что ощущение в груди на какое-то время утихло. – Я… Я люблю тебя. И убегу из села, если ты скажешь кому-то. И тебя убью перед этим.

Алина рассмеялась.

–      Странная ты, Маня!

–      Знаю, – огрызнулась Маня.

–      И завтра ты тоже ко мне целоваться полезешь?

–      Полезу, – сказала Маня, и ей показалось, что солнце всем весом давит на голову. – Если ты не прогонишь.

–      Ну…

Алина помолчала минуту, с наигранной задумчивостью глядя куда-то в небо, затем посмотрела на Маню и рассмеялась.

–      Ты хорошо целуешься. Ты, конечно же, не хлопец, но всё равно приятно. Да от него и дождёшься! Давай так – я дам тебе целовать себя, и даже иногда буду отвечать, а ты будешь притворяться, что ты – Ваня. Это будет наша игра. Хорошо?

–      Хорошо, – ответила Маня, всё ещё не веря своему счастью.

–      Классно! – снова рассмеялась Алина. – Поцелуй меня ещё раз, Ваня, и идём!

***

Маня разделась в предбаннике, надела на голову волнистую целлофановую шапку для душа из сельпо (в селе эти шапки называли «цепеллинами») и, дёрнув дверь, проскользнула в парилку. Жар хлестнул по глазам, и первые несколько секунд Маня щурилась и моргала, привыкая к атмосфере.

На средней полке маленькой парной смутно была видна тётя Настя. Несмотря на ядрёные габариты, тело у тёти Насти казалось упругим и уж точно не подходило к сельскому ярлыку «старуха». Только Маня, которую тётя Настя приглашала париться в свою баню,  знала, что под балахонистыми линялыми платьями скрывается сильное тело, способное в случае необходимости двигаться с неожиданной завораживающей грацией.

–      Плесни и садись, – вместо приветствия сказала тётя Настя. Маня плеснула квасу на камни и аккуратно села на полку, поморщившись, когда горячее дерево обожгло ягодицы даже сквозь сложенную в несколько раз простыню.

–      Здравствуйте, тётя Настя. Извините, что опоздала… После школы задержалась.

Тётя Настя словно не услышала Маниных слов.

–      Хорошую баню твой отец поставил, спасибо ему ещё раз передай. Задержалась ты что-то сегодня?

–      Задержалась, – глухо буркнула Маня. – После школы. Так получилась.

Тётя Настя повернулась к Мане и усмехнулась

–      Что так? Разлюбила тебя Алинка? Надоело целоваться с тобой за сараями и Ваней называть? Не повезло тебе, что именно на неё зацепило. С другой бы давно нашли общий язык (тётя Настя хмыкнула криво), а эта тебе сегодня от ворот поворот дала?

Мане показалось, что парилка провернулась вокруг неё и, чтобы не упасть, Маня схватилась за стену. Боль от обожжённой ладони немного привела её в чувство.

–      Вы и вправду ведьма…

Тётя Настя, наклонив голову к плечу, пристально посмотрела Мане в глаза.

–      Я-то может и вправду ведьма, но ты, если думала, что сможешь от меня хоть что-то скрыть – и вправду дура! Маня, запомни – всё, что ты думала раньше, думаешь сейчас и подумаешь когда бы то ни было, я буду знать раньше тебя. Деточка, ты можешь быть загадкой для Алинки, которая никак не поймёт, что ты за чудо лесное и как её угораздило с тобой связаться, но для меня ты – книга раскрытая. Заруби это на носу – меньше глупостей наделаешь.

Маня вдруг заплакала – впервые в жизни искренне, и впервые в жизни не получила от тёти Насти за слёзы оплеуху. Напротив – тётя Настя протянула Мане полотенце и затем погладила по плечу. Маня от удивления даже перестала плакать.

–      Вытри сопли и выходи в предбанник, – сказала тётя Настя. – Там и поговорим. Самое время. – И, повернувшись, вышла.

Мане вдруг стало страшно, будто бы она почувствовала, что сейчас узнает о себе что-то, с чём придётся жить. Ей даже захотелось убежать, но бежать было некуда – за единственной дверью громыхала тазами и посудой тётя Настя. Маня посидела ещё полминуты, и когда стало совсем жарко, встала и вышла. Тётя Настя уже успела освободить место на лавке и налить кваса в два стакана. Маня присела рядом, взяла стакан, сделала несколько глотков, и смело посмотрела в глаза тёте Насте.

–      Вот так-то лучше, – неожиданно мягко сказала тётя Настя. – А теперь слушай внимательно и запоминай навсегда – сегодняшний разговор, пожалуй, самый важный в твоей жизни. Даже важнее чем то, как затычками пользоваться, как парня охмурить и как не залететь, если не хочешь.

Маня молча смотрела в глаза тёте Насте. Та взяла стакан, сделала длинный глоток и со стуком поставила стакан на стол. Задумалась, словно глядя куда-то сквозь стену бани. А Маню вдруг на мгновение укололо острое ощущение того, что всё происходящее уже было, причём не раз. Она помотала головой и снова хлебнула тёрпкого кваса. Отпустило.

–      Матери у тебя нет, – неожиданно сказала тётя Настя.

–      Знаю, – буркнула Маня.

–      Заткнись, – продолжила тётя Настя. – Подобный разговор с тобой должна была вести или мать, или бабушка, или, на худой конец, тётка, но у тебя и тётки-то нет нормальной. Нюська, отцова сестра – чучело, родилась-нарожала-вырастила-померла, с неё толку точно ждать нечего. А говорить должна старшая баба из твоей семьи.

–      Почему? – не удержалась Маня.

–      Для девки главный авторитет – женщина старше, это в нас ещё с древних времён, когда более опытная учила молодых. Да и своя кровь сближает.

–      Вы мне как… – Маня почему-то постеснялась сказать «мать», – …как бабушка.

Тётя Настя мельком взглянула на Маню, и по её губам промелькнула улыбка.

–      Ну, спасибо. Тогда именно мне тебя главной бабской науке учить.

–      Мужика охмурить? – удивилась Маня. – Так вы же меня уже…

–      Не перебивай, – неожиданно мягко сказала тётя Настя. – Пока ты молода, манда твоя для мужиков мёдом намазана, они сами за тобой бегают, это не наука. Ты должна сделать в жизни три главные вещи.

–      Нарожать-вырастить-умереть? – хмуро спросила Маня.

–      Это тоже важно, но я не об этом. Три главные вещи для каждой женщины – принять мир, в котором правят женщины, не допустить, чтобы женщины потеряли власть и передать это общество следующему поколению женщин.

Маня изумлённо посмотрела на тётю Настю.

–      Миром правят женщины?! Не мужики?!

Тётя Настя посмотрела на Маню с какой-то жалостливой брезгливостью.

–      Ну, естественно. Маня, я было подумала, что ты притворяешься дурочкой, но похоже, так оно и есть. Твоя глупость была бы простительна, если бы ты была обычной козой как твоя Алинка (Маня дёрнулась), но ты-то сколько лет со мной целыми днями, всё видишь, всё слышишь – и до сих пор не увидела того, что прямо перед носом?

Маня упрямо смотрела в стол.

–      Это кто, тётя Аня, сестра отцова, правит мужем? Да она ему в рот заглядывает – Ванечка то, Ванечка сё. Разве вы не видели?

Тётя Настя одобрительно кивнула.

–      Видела, – сказала она. – Только Нюська – не женщина.

–      А кто? – удивилась Маня.

–      Коза, – усмехнулась тётя Настя. – Вымя, голова безмозглая и муж-козлик рядом.

–      Я уже ничего не понимаю, – сказала Маня.

–      Это и хорошо! – улыбнулась тётя Настя. – В пустую посуду больше войдёт. Давай начнём с самого начала. Что я тебе рассказывала о мире?

–      Что в мире, что бы не происходило, всегда есть только два человека – Адам и Ева.

–      Правильно, – кивнула тётя Настя. – Только человека не два, а три. Ева была второй женой Адама.

Маня посмотрела на тётю Настю, соображая, шутит она или нет.

–      Не шучу, – ответила тётя Настя. Просто правду так дают – дадут кусочек, если человек справляется, получает следующий. Ты у меня молодец, – неожиданно ласково сказала тётя Настя, – ты уже в десять лет понимала больше, чем твоя тётка поймёт когда бы то ни было.

Мане почему-то не стало приятно от похвалы тёти Насти, хотя та хвалила её крайне редко. Маню угнетало смутное ощущение того, что в происходящем что-то не так.

–      Первую жену Адама, – тётя Настя снова смотрела куда-то сквозь стену, – звали Лилит. Они с Евой – как небо и земля. Ева – раба Адама – дети, пелёнки, чистый дом, вкусная еда, муж – господин и всё такое. Ну, прямо, как Нюська, или какой твоя Алинка будет. А Лилит… Она была совсем другой. Она не признала того, что мужчина – господин и голова, и взбунтовалась. И кончилось всё тем, что Бог забрал её от Адама, а Адаму дал Еву.

–      А Лилит?

–      Осталась в райском саду, но стала змеёй. Она не могла смотреть, как пресмыкается Ева, ну и научила ту, как поставить в стойло Адама… Там дальше долго, – внезапно остановилась тётя Настя, – я тебе историю про Лилит потом доскажу. Пока тебе нужно знать, что в мире есть трое – Адам, Ева и Лилит, и сейчас в семье правит Ева.

–      А историю вправду доскажете? – Маня почему-то чувствовала, что эта история имеет к ней непосредственное отношения.

–      Доскажу-доскажу, – кивнула тётя Настя, и Мане показалось, что по ёё губам промелькнула какая-то странная, почти неприятная улыбка. – Обязательно. Даже не сомневайся. Пока что рано. Главное, что нужно знать – разницу между Евой и Лилит. Как ты думаешь, какая?

–      Ева – дура, – искренне ответила Маня. – Как можно считать своим господином какого-то из этих дурней?

–      Правильно, – кивнула тётя Настя. – Но я не об этом, я об их любви. Ты ещё не догадалась, к чему я?

–      Нет, – хмуро ответила Маня, хотя уже почти догадалась.

–      Вот именно! – хлопнула рукой по столу тётя Настя. – Ева любит мужиков, а Лилит – нет, она мужиков ненавидит. Но Лилит всё-таки баба, и ей обязательно нужно кого-то любить. Поэтому она любит Еву. Вот из этого вся свистопляска получается.

–      Какая? – не поняла Маня.

–      Да как сегодня, когда Лилит прибегает в соплях потому, что Ева дала ей от ворот поворот.

Маня подпрыгнула на лавке, и тётя Настя снова усмехнулась.

–      Так значит, я – Лилит? – ровным тоном спросила Маня.

–      А ты что, сомневаешься? – тётя Настя улыбнулась. – Ты должна была что-то заподозрить ещё тогда, когда тёрла себя между ног и представляла при этом Алинку. Ну, а когда тебя потянуло с девчонкой целоваться, тогда уже даже ей должно было стать всё ясно. Хорошо, что хоть она ничего не понимает.

Маня смотрела куда-то в сторону, и её глаза снова заблестели от слёз.

–      Маня, от слёз толку не будет, – мягко сказала тётя Настя. – Пореветь – оно иногда полезно, выпустить боль или грусть, но много времени тратить на это не нужно. Подумай, чего бы тебе хотелось?

Маня вздохнула и взялась за сердце – ей показалось, что вместе с воздухом её грудь наполнил какой-то лёд.

–      Я хочу… Я хочу умереть, или чтобы Алина вернулась ко мне. Я… – по Маниному лицу покатились слёзы, она говорила быстро, взахлёб, но не останавливалась, словно боялась потерять мысль. – … Я ведь понимаю, кто я. Да, я злая и глупая, но что же мне делать? Я ведь всегда знала, что я – не такая, как другие девочки. Мне казалось, что это хорошо, что я выделяюсь. Кто же знал… Тётя Настя, вы можете помочь мне?

Тётя Настя на секунду закрыла глаза, помолчала, потом внезапно пристально посмотрела на Маню.

–      Чего ты хочешь больше всего?

Теперь помолчала Маня.

–      Тётя Настя, если можно, сделайте меня нормальной, как всё девочки, пожалуйста! Или правда, пусть я умру! Или пусть Алина снова… Я не знаю, мне плохо, мне очень плохо…

–      Не болтай о смерти, – негромко сказала тётя Настя. – Это ты всегда успеешь. И «нормальной» козой или телушкой, как все бабы, уже не станешь – ты уже знаешь, что это за жгучий лёд в сердце, что это за смесь любви и ненависти к той, которая тебя или боится, или не любит, или, чего хуже – гонит от себя.  Всё, Маня, ты уже никогда не вернёшься в детство.

–      Но почему?! – Маня несколько раз ударила кулаком о кулак.

–      Да потому, что для бабы очень многие двери открываются только раз и навсегда – я говорю не только про целку. Кстати, именно поэтому мужики целок и ценят – первый, кто бабу возьмёт, оставляет в ней след своей крови. Да и в другом обратной дороги тоже нет. Пока не назвала для себя мужа козлом – можно жить, как назвала – будешь маяться, каким бы он не был. Пока не попробовала праздной жизни – живёшь, как все, как попробовала – это навсегда. И с тобой то же самое – ты уже знаешь, что это за змеиная страсть.

–      Что же мне делать? – почти кричала Маня.

–      В первую очередь, замолчать. Во вторую – если мы отбрасываем глупости про смерть и про «тётя Настя, верните всё назад», что у нас остаётся?

–      «Тётя Настя, верните Алину?»

–      Да.

–      И вы… – Маня задохнулась. – И вы мне поможете? Вы можете помочь?

–      Могу помочь.

–      А поможете?

–      Помогу. Если попросишь.

–      Тётя Настя, пожалуйста, помогите!!

–      Хорошо, только успокойся. И скажи, чего ты хочешь – ясно скажи.

–      Я хочу… – в Маниных глазах затлели колючие ледяные огоньки… – Я хочу, чтобы за Алиной с завтрашнего дня не бегал ни один парень, чтобы её не целовал ни один парень, и чтобы её целовала только я. Я хочу, чтобы она была только моей, но  так, чтобы в селе никто об этом не знал.

–      Маня, то, что ты просишь, сделать можно, – сказала тётя Настя, – но ты понимаешь, что заставить кого-то поступить против воли – это грех, очень большой грех?

–      Понимаю, – резко сказала Маня.

–      И ты согласна, что ответственность за грех будет на тебе?

–      Согласна.

–      Ещё раз спрошу – согласна?

–      Согласна!

–      И ещё раз – согласна?

–      Тётя Настя, что это за…

–      Заткнись. Или отвечай третий раз – так положено, три раза просить о чём-то важном – или я ничего не буду делать.

–      Согласна, согласна, согласна, тётя Настя, помогите!

–      Хорошо, – сказала тётя Настя так устало, словно только что сделала какую-то очень тяжёлую или очень важную работу. – Теперь слушай внимательно.

Она встала с лавки, подошла к одежде, висящей возле двери, откуда-то достала два яблока и положила их на стол.

–      Завтра угостишь Алинку яблоком, и съешь сама, только одновременно чтобы ели, запомни! Затем – придумай что-нибудь, или на речку с ней сходи, или ночевать пригласи, главное – чтобы вы остались где-то вдвоём и голые. И затем, – тётя Настя начала выделять ударением каждое слово, – настрой её на себя.

–      Как? – не поняла Маня.

–      Да так, как и мужики. Кто первый бабу взял, от кого она первого спустила – на того её тело и настраивается. Начнёшь целоваться, а там…

–      Вы издеваетесь?! – закричала Маня, почти с ненавистью глядя на тётю Настю. – Я ведь не мужик, у меня же нет…

–      Он тебе и не нужен, – спокойно ответила тётя Настя. – Главное, чтобы Алинка спустила от тебя. И не раз – ласкай её, доводи её раз за разом, пока она не отупеет совсем, а затем прижмись к ней всем телом и ласкай уже понемногу, разговаривай с ней, говори, что любишь или ещё что. Главное, чтобы она слышала твой голос и чувствовала тебя. Вот она на тебя и настроится – мы, бабы, в этом как машины, от нашей воли мало что зависит.

–      А… – начала Маня.

–      Языком, – ответила тётя Настя.

–      Как!?

–      Как себе промеж ног кнопку тёрла, так и ей, только не пальцем, а языком. И так много раз, чтобы она раскрылась тебе вся. Тогда ты её и возьмешь – навсегда.

–      Но я не умею…

–      Ничего, сейчас научишься. На мне потренируешься. Иди сюда.

Маня молчала.

–      Ну, если не хочешь…

Тётя Настя начала было вставать с лавки, но Маня, схватив её за руку, удержала, затем сняла с головы «цепеллин». Подождав секунду, Маня встряхнула головой, несколько раз сильно облизнула губы и встала прямо перед тётей Настей. Холод в сердце усилился так, что захватило дыхание, но когда тётя Настя положила Мане руку на плечо, Манино тело вдруг нетерпеливо вздрогнуло.

Тётя Настя раздвинула бёдра, нажала Мане на плечо и Маня опустилась на колени. Тётя Настя погладила Маню по затылку, запустила пальцы в волосы (по Маниной спине пробежала дрожь) и притянула к себе Манину голову.

–      Начинай. Не спеши, спокойнее… Вот так. Как почувствуешь, что меня подхватывает волна – иди за этой волной и веди меня за ней, только не спеши… Не спеши говорю, сначала вокруг кнопки, а затем уже по ней… Да, вот так… Теперь кончиком… Чуть нежнее, но сильнее... Умница… Вот так…

***

Эту ночь Маня не спала – она лежала в кровати, глядя в окно на полную Луну и сжимая в ладошках яблоки. Маня не могла понять, что происходит – она верила, что тётя Настя сделает то, что обещала, но что-то подсказывало Мане, что всё может получиться не так, как она ждёт. И время от времени накатывало странное ощущение, что всё это уже происходило много раз.

Утром Маня поднялась, как автомат, и когда готовила завтрак, мимолётом посматривала на себя в зеркало. За одну ночь лицо осунулось, выступили скулы и, казалось, стали больше глаза. Выглядела Маня неожиданно интересно, но ей было не до того – все мысли крутились вокруг Алины. А когда взошло Солнце, вдруг сильно заныло сердце.

День в школе прошёл словно мимо Мани. Она не запомнила ничего из того, что было на уроках, и даже не всегда соображала, какой именно идёт урок. Единственное, что занимало её мысли – как остаться наедине с Алиной, как начать разговор, и как предложить ей яблоко. Идей не было совершенно, школьный день неумолимо заканчивался и Алина не обращала на Маню внимания. На четвёртой перемене Маня почувствовала, что почти с ненавистью смотрит на галдящих одноклассников, которые, казалось, все сразу специально вертелись вокруг неё.

Прозвенел звонок с последнего урока. Маня, не глядя, смахнула с парты в ранец какие-то учебники и тетради, которые она выложила в начале урока, и побрела к двери из класса. Она уже смирилась с мыслью, что сегодня ничего не получится, и единственное, что остаётся – идти за советом к тёте Насте. Отстав от одноклассников, Маня некоторое время смотрела сквозь пыльное стекло на здание почты через дорогу, затем, когда в школе затихли все звуки, повернулась и пошла к выходу. С ненавистью пнув брошенный кем-то ластик, Маня завернула за угол и резко остановилась.

В пустом коридоре, возле окна стояла Алина. Она улыбалась каким-то своим мыслям и забавно щурилась от солнечных лучей, падающих через окно. Маня почувствовала, как её сердце ухнуло в ледяную бездну.

–      Алина…

–      Да, здравствуй, Маня, – ответила Алина совершенно просто, как будто бы между ними ничего никогда не было. – Ты сегодня странная какая-то, бледная. Случилось что?

–      Ничего, – угрюмо сказала Маня. – Не ела с утра.

–      Ух ты, и я не ела ничего! – рассмеялась Алина.

Это была удача, в которую даже с трудом верилось. Маня медленно и глубоко вздохнула, залезла в ранец и достала яблоки.

–      Хочешь? – спросила она, сглотнув комок в горле.

–      Ну, давай! – удивлённо сказала Алина. – Смотри, как вовремя получилось всё!

Алина взяла яблоко, зачем-то повертела его в руках, рассматривая, и укусила так, что брызги сока полетели во все стороны. Маня быстро, стараясь не отстать, откусила кусок от своего яблока.

В эту самую секунду тётя Настя, сидящая в своём доме перед столом, на котором были разложены старинные карты, достала из кармана передника яблоко и укусила.

–      Алина… – глухо повторила Маня.

–      Что?

–      Идём… Идём сейчас на речку купаться? Я…

Алина нахмурилась.

–      Нет, Маня, я с тобой не пойду. Ты не обижайся, и за яблоко спасибо, но я с тобой купаться не пойду. И вообще – мы же вчера договорились, что будем просто дружить, больше без глупостей?

–      Я… – Маню душили слёзы. – Я тебя просто на речку приглашала.

–      Да? – казалось, Алина была удивлена. – Ну, может, потом, не сегодня.

–      А сегодня-то что? – спросила Маня, чувствуя, как её глаза застилает белая пелена ярости.

–      Меня Ваня пригласил на мотоцикле покататься, ему папа «Яву» купил, он меня во дворе ждёт, представляешь? Здорово, а!

–      Ну и иди, – буркнула Маня, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, и отвернулась.

Если бы Алина задержалась ещё на секунду, Маня даже не знала, что она сделала бы – вцепилась ей в волосы или зарыдала. Но за спиной послышались быстрые удаляющиеся шаги, скрип двери и откуда-то, уже с улицы, звонкий голосок Алины: «Ваня, хочешь яблоко?»

«Чтоб вы сдохли!» – пробормотала Маня, и в эту же секунду тётя Настя  в своём доме резко хлопнула картами по столу.

***

Маня сидела в подсолнухах, и рассматривала фотографию Алины, которую украла из Алининого альбома, когда была у неё в гостях. Снимок, сделанный отцом Алины, получился очень удачным – Алина позировала на фоне куста черёмухи с венком из ромашек на голове. Она была одета в белое платьице с мелкими голубыми цветами, которое, в эту секунду вздувшись на ветру в одну сторону, чётко обрисовало бедро и грудь с другой. Одной рукой Алина придерживала платье, второй – поправляла букет, и улыбалась так, как умела улыбаться только она – широко, задорно и немного наморщив нос. Маня сглотнула слёзы, и поцеловала фотографию.

«Алина, – шептала она, – Алина. Тётя Настя меня никогда не обманывала, и никого никогда не обманывала. Я… Я ведь не хочу тебе зла – я просто люблю тебя так, что и сказать не могу. Да, я знаю, что мы не можем быть вместе, по крайней мере, в этом вонючем селе. Бабы ведь сожрут меня, если узнают, какая я. Но ведь я совсем не такая плохая, как они! Да, я не люблю мужиков, я всегда любила только тебя – но ведь я и не причиняю мужикам зла, не обманываю их, не наставляю рога, не катаюсь у них на шее, не позорю перед селом, и вообще – не краду ничью жизнь. Я люблю тебя – и я хочу только, чтобы мы были вместе и были счастливы. Тебе ведь хорошо было со мной, правда, Алина? Ты ведь только этих гадюк испугалась? Зачем тебе этот дурак Ванька – он ведь будет таким же пьяницей-трактористом, как и его отец, а я – я тебя люблю. Алина, я попросила тётю Настю, чтобы мы были вместе – обещаю, что никогда не сделаю тебе больно и что ты никогда ни о чём не пожалеешь…»

Когда Маня возвращалась домой, ей почему-то показалось, что улица как-то затихла и словно нахохлилась, но Маня отмахнулась от этой мысли. «Домой, спать,» – стучало в висках. Маня шагала, помахивая ранцем, и смотрела вниз, футболя камешки, поэтому чуть не налетела на соседку бабу Нюру.

–      Манька, ты? – сощурившись сквозь толстые стёкла очков, спросила баба Нюра. – А чего ты здесь? Чего к Авдотьевым не пошла? Вся улица там, горе-то такое, да?

–      К каким Авдотьевым? – хмуро спросила Маня. В селе было две семьи Авдотьевых, и Алина была из одной из них.

–      Ну, которые возле сельпо!

В конце улицы возле сельпо жила семья Алины.

–      Что случилось? – хрипло спросила Маня. Она вдруг поняла, что всё она уже знает и, главное, знала это всегда.

–      Нешто не знаешь? – плямкала баба Нюра. – Алинка-то, дура, с Ванькой Сидоровым кататься на мотоцикле поехали, и убились оба. Час, как со шляха (так в селе называли шоссе) привезли…

–      Как убились? – прошептала Маня.

–      Насмерть убились, вусмерть, возле гаража в стену врезались, – смакуя, рассказывала баба Нюра, и Мане казалось, что баба Нюра видит все её мысли и теперь злорадствует, любуясь Маниной реакцией. – А ведь говорили вам, дурам! Ты бы сходила, попрощалась! Хотя да, и ходить-то чего? – говорят, смятка от обоих осталась, не разберёшь…

Маня развернулась, выронила ранец и снова побрела в подсолнухи. Пройдя минуту или две, она опустилась на колени, уткнулась кулаками в землю и опустила лицо на кулаки. Маня глубоко вдохнула пыль и сжала пальцы так, что больно стало даже в локтях.

Не было мыслей, не было эмоций, не было ничего – оставались только ледяная дыра в сердце и, казалось, песок с золой где-то ещё глубже. И, что самое страшное – Маня чётко осознавала, что так теперь будет всегда.

–      Господи… – шептала Маня, которая не верила ни в Бога, ни в чёрта, а только в женскую хитрость и в мудрость тёти Насти. – Господи…

Маня даже не поняла, что впервые в жизни заговорила с Богом.

–      Господи, – ударяясь лбом в кулаки, повторяла она, и из глаз её катились злые колючие слёзы. – Господи, за что? Ну за что же, Господи? За что?..